13.09.2024 - 01.12.2024
Всюду свет
Есть он — художник, есть человек с его присутствием, есть его человечность с его страной: настоящей и другой, внутри него сочиненной, с высокими горами, с лугами.
Есть здесь фигуры, застигнутые врасплох, преображенные небом, где облака — это грядущие океаны, и природа, застывшая лишь на мгновение, чтобы выразить нечто неожиданное, показать персонаж или несколько персонажей, тени которых повествуют нам о чем-то. Вещи, произнесенные шепотом, едва слышные, но присутствующие, едва очерченные в светлых тонах. Наше восприятие выходит за рамки увиденного. Мы здесь счастливы, просто счастливы — и не спрашивайте нас почему. Мы чувствуем себя хорошо и удовлетворенно, наш разум освобожден от нагромождения теорий об искусстве, о творчестве, школах, тенденциях и от прочих ненужных нам рассуждений.
В 2013 году Андрей Есионов написал картину, которую он называет «Сотворение мира». Давайте начнем с нее. Обнаженные тела, изображенные со спины, появляются в руках, нисходящих с неба. Вот скала и солнце, есть даже луна, немного моря и голубые листья воображаемого дерева.
В этом «Сотворении», в правом углу картины, есть что-то упрощенное, похожее на движение режиссера. Упрощенное в данном случае означает естественное. Сама же идея художника помещена за пределы пейзажа, далеко от того, что видит глаз (или думает, что видит). Есионов задает глубину, нечто непреодолимое, оно наступает, лишает дара речи.
Но помимо этой реакции, когда мы задаемся вопросом, с каким художником мы имеем дело, следует воздержаться от поспешных слов и мыслей, во всяком случае, о том, что мы уже раскрыли, высветили представленную работу.
В некоторых портретах присутствует «прямое решение», то есть то, чем художник намеренно делится с нами. Сомнения выведены за скобки. В картине «Священник» (2015) нет сомнений, кроме тени некой тайны. Открытое лицо, взгляд опущен, веки почти сомкнуты. Но то, что сказано, — это действие; перед нами человек религии, который движется не так, как человек Джакометти, а как всякий, кто посвятил свою жизнь духовности, вере и Божественной литургии.
Налицо мастерство владения кистью, способной написать все что угодно, и при этом умение отказаться от привычных механизмов, наработанных приемов, чтобы, столкнувшись с новой задачей, творить по-новому.
У Андрея Есионова рука гибкая, живая, способная нарисовать цветы и листья дерева или дать пощечину — одну из тех пощечин, которая потрясет зрителя своей силой, своей наготой и своей мощью.
Мне бы хотелось взять руки Андрея, сжать и всмотреться в них, проанализировать и даже попытаться прочитать линии на ладонях.
Они должны быть полны историй и испытаний. Руки художников часто выдают свои секреты. Они, как правило, являются их непубличной памятью, скрытой и негромкой.
И Андрей Есионов любит рисовать руки. Он наделяет их ролью, как в театральной пьесе. И вот, одни руки указывают на свет, другие скрещиваются, как в «Тайной вечере» (2011). Многие художники писали «Тайную вечерю». Но у Андрея мироздание стоит прежде любой религии.
Чилийский художник Клаудио Браво (1936–2011), проживший половину своей жизни в Марокко, также написал «Тайную вечерю». Ему позировали марокканские домочадцы, служившие в его особняке в Танжере. На гиперреалистичном полотне универсальность послания передают люди из сельской местности в предместье города у пролива, возможно, из области Рифа. Клаудио Браво арабизировал и берберизировал «Тайную вечерю», что не понравилось его нью-йоркской галерее, которая всегда с отвращением относилась ко всему арабскому и мусульманскому. Тем не мене Клаудио Браво обрел источник творчества в Марокко и счастливо жил в окружении марокканцев, в согласии со своей душой и своими потребностями.
У Андрея Есионова мы попадаем во времена Христа. Конкретная дата не имеет значения. Есть «апостольское число» 12. И вариация на эту тему работает. Отсюда и современность данного творения, с собором или обыкновенной церковью на дальнем плане. Лица в ожидании, в надежде — герои вопрошают нас, бросают вызов нам, современникам художника.
Это полотно вопросов, а не ответов.
Напротив, совершенно оправданно возвращает в детство — первоисточник любого искусства, будь то литература, музыка или живопись.
И здесь на память приходит стихотворение Шарля Бодлера о рисунке с изображением святого Августина и святой Моники:
Эти святые, окинувшие взглядом спокойное и нежное небо,
Позволили своим онемевшим головам упасть...
Без сомнения, в небесах некие ревнивые демоны
Повествовали об их трагедиях.
Картины Андрея Есионова не только вызывают воспоминания о других эпохах, но и возвращают в современную реальность, в те мифы, которые преследуют нас и сейчас.
Так обстоит дело и с местами проведения религиозных обрядов. Акварели «Синагога», «Храм Гроба Господня» и «Дорога на Дерех Шхем» (все — 2013), завораживают нас простотой и ясностью.
Несколько мазков, немного цвета в воде, небо, полное облаков, двое беседующих мужчин — всё предельно ясно. Но за мечетью, церковью или синагогой стоят народы с их различиями и, прежде всего, время, превосходящее любые человеческие притязания. Это никогда не бывает тривиально, настолько сильны наши эмоции. Иначе какой смысл рисовать, писать, танцевать, петь и даже плакать?
Кто-то сказал: «Искусство бесполезно». И это хорошо, иначе оно бы было адски ужасным и, главное, извращенным и порочным. Искусство бесполезно, но мы не можем без него жить. Ни одно общество, какой бы ни была его культура, не выживет без присутствия этого «бесполезного» искусства.
Однако Андрей Есионов рисует не просто так, он не танцует в небытии и пустоте. Он присутствует в мироздании. Его разнообразные творения — это особый способ существования в мире, общения с современниками, игры с их эмоциями. Он — радостный художник в паскалевском смысле; он прокладывает пути.
Акварель «Возвращение Афродиты» (2017) удивляет своей кристальной чистотой. Совершенное создание, пребывающее в безмятежном спокойствии. Хочется снова цитировать Бодлера:
Там царят одни — порядок и красота,
Роскошь, спокойствие и сладострастие…
Жан-Клод Каррьер, сценарист Луиса Бунюэля, любил рассказывать историю о человеке преклонного возраста, который бредет по пустыне и обращается к каждому, кто готов услышать, со словами: «У меня есть ответы, задавайте свои вопросы». Поскольку никто не откликается на это предложение, он продолжает свой путь, неся бремя ответов на вопросы, которые так и не приходят. Его походка становится тяжелой, силы угасают. Тогда он останавливается, кладет свою (воображаемую) ношу на землю и освобождается от этого бесполезного груза.
Что это значит? Никогда не просите художника рассказать вам о том, что он хотел нарисовать или написать. Не задавайте ему вопросов. Ответ на любой ваш вопрос всегда содержится в его творении.
Звезды больше не светят. Это конец света, воображаемый ребенком Андреем Есионовым, что вовсе не умаляет творческих качеств этого художника.
Они присутствуют у Бодлера и в «Приглашении к путешествию». Их больше не нужно комментировать, иначе мы вызовем в мире шум и ярость, от которых бегут поэты.
Роскошь, спокойствие и сладострастие...
Роскошь не в материи, спокойствие на небе. Сладострастие здесь, в этой картине на бумаге... И все же мы думаем о любви и нежности, которые скрывает эта огромная раковина. Она не доминирует. Она едва намечена.
Это тот же художник, который переходит от сладострастия к тому, что он называет «Римское соответствие» (2015). Отрывок из нескольких летних клише, идея «конформизма», которого больше не существует ни в Риме, ни где-либо еще. Это, должно быть, воспоминания, желания: посетить Рим, следуя за лошадью с надвинутыми на глаза шорами… Как странно… Это показывает, насколько Андрей Есионов — художник всего. Ему все интересно, все надо зарисовать, отрисовать, запечатлеть. В его мечтах будущее с металлическими изобретениями, которые пугают или заставляют людей смеяться, как в картине «Сны Сноудена» (2015).
И внезапно — тишина. Она обитает в соборах и духах. Детство сигнализирует об этом молчании. Постоянство тишины в набросках, совершенно исключающих какие-либо повторы.
Андрей Есионов не приемлет «копирования лиц». Анри Матисс когда-то написал такие слова: «Я много изучал изображение человеческого лица посредством чистого рисунка и чтобы не придать результату моих усилий характер моей личной работы - как в портретах от Рафаэля, в них прежде всего Рафаэль, - примерно в 1900 году я попытался буквально копировать лицо с фотографии, что удерживало меня в пределах видимого характера модели. С тех пор я несколько раз возвращался к этому шаблону работы. Следуя впечатлению, которое производит на меня лицо, я старался не отклоняться от его анатомического строения» (цитата их двухтомника Луи Арагона «Анри Матисс, роман», 1978).
Каждое лицо — чудо, и наш художник об этом знает.
Посмотрите на женские лица — одно в фас, другое в профиль — в работе под названием «Клубничный альянс» (2016). Это уникальные лица, в которых время отразилось совершенно естественно.
В «Сороковой широте» (2018) женщина, опустившая своё лицо, посеченное следами многочисленных испытаний, жизненных стихий, радостей и, прежде всего, печалей и грусти. Весь этот груз тяжелой, вероятно, расстроенной и несчастной жизни она несет на себе. Название — это аллегория, приглашение идти куда-то еще, на поиски иного.
Здесь есть что-то, что подводит итог жизни. Никто из нас не сможет сказать, что однажды не встречал эту женщину. Она вечна, бессмертна. Так уж сложилось. А Андрей Есионов просто взял и нарисовал ее… запросто…
Затем мы переходим к «Депривации» (2018). В центре внимания фигура, выдвинутая на передний план. Два персонажа не смотрят друг на друга, каждый идет своей дорогой. Это одно мгновение жизни. Мы все в какой-то момент были пойманы вживую цепким взглядом через посредство фотоаппарата либо кисти художника.
Жизнь будет заключена в пластмассе, в манекенах, которые претендуют олицетворять современного человека - хламовую современность, которая испаряется с дымом сигареты. Лица в картине «Окно в Европу» (2018) гладкие, сделанные машиной. Они имитируют жизнь, а жизни на это наплевать!
Таков взгляд Андрея Есионова на Европу, нашу Европу, описанную Ги Дебором в трактате «Общество зрелища».
Эта книга, опубликованная в 1967 году французским автором, оказала огромное влияние на общество во время и после майских событий 1968 года во Франции — серьезного социального кризиса, почти революции.
По мнению автора, зрелище — это «современная стадия товарного фетишизма». Фетишизм означает «подчинение индивидуумов вещам», что создает отчуждение, с которым человек играет в соответствии со своими желаниями и амбициями, прежде всего, со стремлением к власти и обладанию. Это отчуждение есть антагонизм между человеком и силами, которые он сам же породил. Со времен Маркса мы знаем, что экономика «устанавливает свою диктатуру над всем обществом»; об этом нам постоянно напоминает современное искусство, которое зачастую скомпрометировано в этом отчуждении.
Как бы странно это ни звучало, Ги Дебор констатирует, что его книга вызвала значительный резонанс и среди трудящихся на итальянских фабриках. Это происходило в шестидесятые годы XX века, когда Италия переживала классовую борьбу посредством социальных движений.
Я не знаю, был ли наш художник знаком с этим шедевральным и опережающим свое время сочинением, но он точно осознал зло, разъедающее наше общество. Андрей Есионов рисует это с удивительной легкостью и вместе с тем с достойной серьезностью.
В 2017 году Андрей написал картину «Чужая нереальность». Здесь духовность обитает в сердцах и на небесах. Несомненно, именно поэтому художник написал огромное небо с несколькими белыми разрывами. Собор Сан-Джорджо-Маджоре, запечатленный на фоне моря, является признаком присутствия. Никакой отрешенности от мира и реальности; изображение предполагает тишину и уважение.
Андрей Есионов переходит от академизма к современности сегодняшних городов и лиц. Он художник редкого таланта. Его оригинальность и исключительность очевидны настолько, что проявляются в нескольких стилях и подходах.
Иногда он применяет символы, такие как рука, появляющаяся откуда-то извне и предлагающая влюбленной молодой паре яблоки в акварели «Искушение взаймы» (2017). Забавно в этой картине то, что плоды надкусаны. Это целая история. Романист может сочинить ее продолжение или вообразить начало встречи, которая приведет к печальному концу, как говорится в мрачном стихотворении Луи Арагона, исполненном Жоржем Брассенсом:
Ни в чем не властен человек. Ни в силе,
Ни в слабости своей, ни в сердце. И когда
Открыл объятья он, — за ним стоит беда,
Прижал к своей груди — и губит навсегда.
Мучительный разлад над ним раскинул крылья.
Счастливой нет любви.
Но это не цель Андрея Есионова. Это образ любви, который он представляет сегодня, среди модной и беззаботной молодежи.
Творчество этого художника колеблется между реализмом и фантазией. Однако проблема заключается в том, что реализма не существует. То, что рисует Есионов, — это взгляд, взгляд художника на реальность. И эта реальность не является копией истины. Это интерпретация, предположение о другом существовании, другом факте.
Живописец и гравер Эдвард Хоппер нарисовал свою Америку в 1950–1960-е годы. Его полотна отличаются мечтательным реализмом. Он передавал атмосферу, изображая бар, игорный стол, людей, сидящих в шезлонгах и смотрящих в одном направлении. Реальность просто так не дается, она прячется за видением художника.
Хоппер показал свою Америку, даже если ему не всегда нравилось то, что он писал. Но его реализм остается внутренним и не соответствует истинной реальности, той, которая сразу бросается в глаза. То же самое мы видим и у Андрея Есионова.
Он рисует зеркала. Мир в зеркалах. Мимолетные, стремительные моменты, напоминающие ситуации, которые мы можем себе представить. Это его право. Ни о каком дискурсе в этих произведениях не может быть и речи. Чаще именно зритель рассуждает, чтобы успокоить себя, выдумывая какие-то объяснения.
Надо научиться видеть, научиться смотреть, не перегружая восприятие сложными и бесплодными рассуждениями. Это то, что предлагает нам Андрей Есионов, не говоря о себе ни слова.
Нам только известно, что он родом из России и все, что связано с этой необъятной страной, является частью сложной истории.
Стиль этого мастера не принадлежит ни к одной школе, ни к одному западному клану. Но он художник, хорошо знающий творчество своих современников. Он практикует искусство, которое не связано ни с какими тенденциями или модой.
Хоть и неприятно, но часто мы вынуждены причислять художника к какому-то типу — каталогизировать. Однако самое чудесное — открыть мастера, который не напоминает ни одного другого. Без сомнения, Андрей Есионов —тот самый случай. Это видно во всех его последних работах. Возможно, в первые годы своей карьеры, будучи в поиске, он писал вещи, вдохновленные классическим искусством, но важно посмотреть на то, что он преподносит нам сегодня.
Долгое время живопись Ближнего Востока и Магриба не рассматривалась западным миром, искавшим то, что называлось ориентализмом. Но модернизм художников из этого региона мира современный, без западного оттенка. Именно так обстоит дело и с Андреем Есионовым.
Времена изменились. Арт-дилеры обращаются к этим странам и обнаруживают оригинальность, которую раньше игнорировали. Но давайте не будем углубляться в этот анализ, который порождает полемику. Личность художника не связана ни с его паспортом, ни с его внешностью, ни даже с его речами.
Его идентичность — это его творения, даже если его творчество изменчиво, эволюционирует, прокладывая свой собственный маршрут.
Я возвращаюсь к вопросу о реальности. Она существует в той мере, как мы ее себе представляем. Николя де Сталь говорил по этому поводу так: «Я не противопоставляю абстрактную живопись фигуративной. Картина должна быть одновременно абстрактной и фигуративной. Абстрактной — как стена, фигуративной — как изображение пространства».
Только это пространство имеет значение для художника. Что же касается реальности, то ее просто невозможно отразить объективно просто потому, что она зависит от взгляда и восприятия каждого отдельного человека. Когда мы говорим о «реализме», мы совершаем ошибку или, по крайней мере, навешиваем ярлык, чтобы обозначить стиль. Так и с «реалистическим» или «неореалистическим» кино послевоенных лет. Если вы изображаете персонажа, разрушенного жизнью, или город, разрушенный войной, это еще не значит, что вы реалист.
Фильм Витторио де Сика «Похитители велосипедов» (1948) является шедевром не потому, что его герой — безработный, доведенный до отчаянной нищеты, а потому, что режиссер рисует послевоенную эпоху, когда итальянский народ еще не оправился от страданий и беспорядков, вызванных годами разрухи и горя.
Убогость не фотогенична, за исключением тех случаев, когда ее рисует великий художник, ведь он может избежать мизерабилизма и выйти за рамки того, что мы наблюдаем в действительности.
История бедного отца, у которого украли его рабочий инструмент (велосипед), — это метафора реальности, которая имеет силу быть универсальной и касается всех нас.
Речь идет не о том, чтобы мы испытывали жалость к этому человеку и его несчастью, а о том, чтобы увидеть, как черно-белые изображения на экране волнуют нас и уносят за пределы нашей реальности.
Такой же подход мы находим и у Андрея Есионова.
Показ начинается с реальности, но по пути она трансформируется.
То, что акварели Есионова показывают или, скорее, подсказывают нам, — это вещи или люди, застигнутые врасплох. Это один из этапов их существования, отправная точка. И прибытие не обязательно совпадет с реальностью отъезда.
Изображение реальности — это не реалистичное творение, иначе какой смысл рисовать, писать или снимать, когда оно и так есть.
Свет. Он повсюду в картинах Есионова. Разносторонний, неистовый свет, вырванный из тени жизни и событий, которые художник не показывает. Это , предложенное нам чисто субъективное отражение надежд человечества, ожидающего спасения посредством искусства, поэзии, музыки, — той самой музыки, которая звучит в его акварелях. Возможно, это Густав Малер, а может быть, неизвестная популярная мелодия, которая погружает нас в задумчивость, не позволяя увидеть мир таким, каков он есть на самом деле, во всем его уродстве, боли и безумии.
Таковым является искусство Андрея Есионова. Удивительное, неожиданное, разнообразное, но всегда близкое человеку, который остро в этом нуждается.
Тахар Бен Джеллун
10 июня 2024 года, Париж
